Чуковский Корней Иванович: различия между версиями

Строка 317: Строка 317:




{{цитата|автор=У старого сказочника / Ю. Коваль ; Детская литература. 1966. № 4 |Чуковский — огромный старик. Старик в каком-то крепком, мощном значении этого слова.| О старости он говорит часто, словно рассматривает новую, неведомую еще страну, постигать быт и законы которой ему интересно. И несмотря на то что ему 84, а по существующим традициям стариком его можно считать уже по крайней мере лет 20, видно, что старость настигла его совсем недавно.| Я вспомнил, как писал о нем Валентин Катаев: «Старость ли это? Никак не старость, а, скорее, какая-то устоявшаяся, многолетняя зрелость».| Когда друзья помогают ему одеваться перед прогулкой, видно, что он внутренне против этого протестует и говорит мне, человеку новому: — Слюнявчики на меня надевают, а? Поверьте — в вашем возрасте со мной этого не было.| Этот, без сомнения, самый старый русский писатель избежал дряхлой старости, немощной и сгорбленной.| Когда беседовал он со мной и с теми людьми, что гостили у него, чувствовалось, что он даже крепче нас, молодых или пожилых, крепче и в чем-то сильней. И в словах, которые он сказал, адресуясь к одному молодому поэту, звучала не стариковская горечь, а Чуковский смех: — Лучше быть юным поэтом, подающим надежды, чем старым, не оправдавшим их.}}
{{цитата|автор=У старого сказочника / [[Коваль Юрий Иосифович|Ю. Коваль]] ; Детская литература. 1966. № 4 |Чуковский — огромный старик. Старик в каком-то крепком, мощном значении этого слова.| О старости он говорит часто, словно рассматривает новую, неведомую еще страну, постигать быт и законы которой ему интересно. И несмотря на то что ему 84, а по существующим традициям стариком его можно считать уже по крайней мере лет 20, видно, что старость настигла его совсем недавно.| Я вспомнил, как писал о нем Валентин Катаев: «Старость ли это? Никак не старость, а, скорее, какая-то устоявшаяся, многолетняя зрелость».| Когда друзья помогают ему одеваться перед прогулкой, видно, что он внутренне против этого протестует и говорит мне, человеку новому: — Слюнявчики на меня надевают, а? Поверьте — в вашем возрасте со мной этого не было.| Этот, без сомнения, самый старый русский писатель избежал дряхлой старости, немощной и сгорбленной.| Когда беседовал он со мной и с теми людьми, что гостили у него, чувствовалось, что он даже крепче нас, молодых или пожилых, крепче и в чем-то сильней. И в словах, которые он сказал, адресуясь к одному молодому поэту, звучала не стариковская горечь, а Чуковский смех: — Лучше быть юным поэтом, подающим надежды, чем старым, не оправдавшим их.}}




Навигация