44 849
правок
Klimkin (обсуждение | вклад) |
Klimkin (обсуждение | вклад) |
||
Строка 34: | Строка 34: | ||
Екатерина Осиповна приложила все силы к тому, чтобы ее дети получили достойное образование. Маруся с отличием окончила епархиальное училище (правда, аттестат с надписью «дочь девицы» и отсутствующим отчеством едва ли мог помочь ей быстро найти место учительницы). У Николая ученическая карьера сложилась неудачно. В 1892 году мальчик поступил во Вторую одесскую прогимназию, которая во время его учебы была преобразована в Пятую гимназию. Там проявились способности Николая к словесности – он писал без ошибок самые запутанные «диктовки», любил ненавистную большинству гимназистов латынь (ритм стихов Овидия заставлял его плакать). Корней Иванович обладал уникальным филологическим и лингвистическим даром, который определил его дальнейшую жизнь. Действительность он во многом воспринимал и познавал именно через лингвистику, как и свои первые впечатления от новых мест. | Екатерина Осиповна приложила все силы к тому, чтобы ее дети получили достойное образование. Маруся с отличием окончила епархиальное училище (правда, аттестат с надписью «дочь девицы» и отсутствующим отчеством едва ли мог помочь ей быстро найти место учительницы). У Николая ученическая карьера сложилась неудачно. В 1892 году мальчик поступил во Вторую одесскую прогимназию, которая во время его учебы была преобразована в Пятую гимназию. Там проявились способности Николая к словесности – он писал без ошибок самые запутанные «диктовки», любил ненавистную большинству гимназистов латынь (ритм стихов Овидия заставлял его плакать). Корней Иванович обладал уникальным филологическим и лингвистическим даром, который определил его дальнейшую жизнь. Действительность он во многом воспринимал и познавал именно через лингвистику, как и свои первые впечатления от новых мест. | ||
{{цитата|автор=К. Чуковский|С [[Житков Борис Степанович|Борисом Житковым]] я познакомился в детстве, то есть еще в XIX веке. Мы были однолетки, учились в одном классе одной и той же Одесской второй гимназии, но он долго не обращал на меня никакого внимания, и это причиняло мне боль. <...> Нам он казался надменным. Но мне нравилось в нем все, даже эта надменность. Мне нравилось, что он живет в порту, над самым морем, среди кораблей и матросов; что все его дяди — все до одного! — адмиралы: что у него есть собственная лодка, кажется, даже под парусом, и не только лодка, но и телескоп на трех ножках, и скрипка, и чугунные шары для гимнастики, и дрессированный пес.}} | |||
Чуковский вспоминал, что его бесстрашная мама боялась только одного: чтобы сына не исключили из гимназии. В 1896 (либо в 1898) году директор гимназии всё же указал ему на дверь. Николай - наблюдательный, жизнерадостный, общительный, но вместе с тем самолюбивый, язвительный и вспыльчивый - не входил в число примерных учеников: он мог стать зачинщиком драки, прогулять занятия, а кроме того, в нарушение гимназического устава, запрещавшего учащимся заниматься журналистикой, «издавал» рукописный журнал, в котором критиковались школьные порядки. Сам писатель считал, что если бы не его «низкое происхождение» (внебрачный сын прачки), начальство обошлось бы с ним не столь сурово. Это событие оставило след в душе Корнея Ивановича, а через много лет - и в его автобиографической повести «Гимназия» (переработанная повесть «Секрет») и более поздней ее версии - «Серебряный герб». | Чуковский вспоминал, что его бесстрашная мама боялась только одного: чтобы сына не исключили из гимназии. В 1896 (либо в 1898) году директор гимназии всё же указал ему на дверь. Николай - наблюдательный, жизнерадостный, общительный, но вместе с тем самолюбивый, язвительный и вспыльчивый - не входил в число примерных учеников: он мог стать зачинщиком драки, прогулять занятия, а кроме того, в нарушение гимназического устава, запрещавшего учащимся заниматься журналистикой, «издавал» рукописный журнал, в котором критиковались школьные порядки. Сам писатель считал, что если бы не его «низкое происхождение» (внебрачный сын прачки), начальство обошлось бы с ним не столь сурово. Это событие оставило след в душе Корнея Ивановича, а через много лет - и в его автобиографической повести «Гимназия» (переработанная повесть «Секрет») и более поздней ее версии - «Серебряный герб». |