Чуковский Корней Иванович: различия между версиями

Строка 94: Строка 94:
После запрета редактировать печатные издания Чуковский оставил журналистику и достаточно быстро приобрел известность в качестве литературного критика. Его стиль был нетипичным для того времени: лишенным академичности, понятным широким массам, с нотками одесского юмора, едким, иногда слишком хлестким - критика даже пытались вызвать на дуэль. Высказывания Чуковского могли больно задевать писателей, о некоторых таких случаях он впоследствии искренне сожалел. Чуковский не признавал устоявшихся взглядов на развитие российской словесности, считал необходимым проявлять беспристрастность, служить литературе, не обращая внимание ни на чей-либо авторитет, ни на личные связи. Поэтому он критиковал в том числе и близких знакомых, с которыми был в хороших отношениях, и тогда эти отношения нередко портились - так было после появления его статей о Саше Чёрном и о Леониде Андрееве.
После запрета редактировать печатные издания Чуковский оставил журналистику и достаточно быстро приобрел известность в качестве литературного критика. Его стиль был нетипичным для того времени: лишенным академичности, понятным широким массам, с нотками одесского юмора, едким, иногда слишком хлестким - критика даже пытались вызвать на дуэль. Высказывания Чуковского могли больно задевать писателей, о некоторых таких случаях он впоследствии искренне сожалел. Чуковский не признавал устоявшихся взглядов на развитие российской словесности, считал необходимым проявлять беспристрастность, служить литературе, не обращая внимание ни на чей-либо авторитет, ни на личные связи. Поэтому он критиковал в том числе и близких знакомых, с которыми был в хороших отношениях, и тогда эти отношения нередко портились - так было после появления его статей о Саше Чёрном и о Леониде Андрееве.


В своих статьях наблюдательный Чуковский подмечал то, что пропустили другие критики, показывал привычные картины с непривычных ракурсов. Он обратил внимание на появление города в русской литературе, которая до этого была «либо барской, либо мужицкой», на изменение темпа и восприятия жизни: «Каждый из нас, городских людей, переживает теперь в один день столько, сколько иному человеку прошлого столетия хватило бы на всю жизнь. Смело можно сказать, что мы, теперешние люди, живем, по сравнению с прошлыми людьми, в тысячу раз дольше: до того обильны количеством наши переживания». Чуковский пришел к печальному выводу о появлении проблемы, которая сегодня называется «клиповым мышлением»: качество этих переживаний снизилось, ни одно событие не получает достаточного внимания, а чувства замещены суррогатами чувств. Нежелание размышлять и сострадать приводит к тяжелым последствиям: обесцениванию человеческой жизни и взаимоотношений между людьми, утрате серьезной литературы и высокого искусства, постепенному превращению человека в благополучного внешне первобытного дикаря.
В своих статьях наблюдательный Чуковский подмечал то, что пропустили другие критики, показывал привычные картины с непривычных ракурсов. Он обратил внимание на появление города в русской литературе, которая до этого была «либо барской, либо мужицкой», на изменение темпа и восприятия жизни:  
 
{{цитата|автор=Корней Чуковский|Каждый из нас, городских людей, переживает теперь в один день столько, сколько иному человеку прошлого столетия хватило бы на всю жизнь. Смело можно сказать, что мы, теперешние люди, живем, по сравнению с прошлыми людьми, в тысячу раз дольше: до того обильны количеством наши переживания.}}
 
Чуковский пришел к печальному выводу о появлении проблемы, которая сегодня называется «клиповым мышлением»: качество этих переживаний снизилось, ни одно событие не получает достаточного внимания, а чувства замещены суррогатами чувств. Нежелание размышлять и сострадать приводит к тяжелым последствиям: обесцениванию человеческой жизни и взаимоотношений между людьми, утрате серьезной литературы и высокого искусства, постепенному превращению человека в благополучного внешне первобытного дикаря.


Помимо журнальной работы Корней Иванович читал публичные лекции в понятной массовому зрителю легкой фельетонной манере, и лекции пользовались успехом. Можно сказать, что это был стендап начала двадцатого века. Такой способ популяризации искусства тоже вызывал неприятие петербургских литераторов, которые воспринимали его как профанацию. Поэт Александр Блок записал в дневнике о Чуковском: «Лезет своими одесскими глупыми лапами в нашу умную петербургскую боль». Авторы пытались отплатить «выскочке» в той же манере, высмеивая «Корнея Белинского», намекая на то, что он подражает критику-классику, «неистовому Виссариону», но не равен ему по масштабу, и что неожиданные выводы Чуковского - не более чем акробатические трюки для развлечения жадной до зрелищ публики. Нередко уязвленные литераторы намекали на «неблагородное» происхождение критика, который роется в чужом белье, словно прачка.
Помимо журнальной работы Корней Иванович читал публичные лекции в понятной массовому зрителю легкой фельетонной манере, и лекции пользовались успехом. Можно сказать, что это был стендап начала двадцатого века. Такой способ популяризации искусства тоже вызывал неприятие петербургских литераторов, которые воспринимали его как профанацию. Поэт Александр Блок записал в дневнике о Чуковском: «Лезет своими одесскими глупыми лапами в нашу умную петербургскую боль». Авторы пытались отплатить «выскочке» в той же манере, высмеивая «Корнея Белинского», намекая на то, что он подражает критику-классику, «неистовому Виссариону», но не равен ему по масштабу, и что неожиданные выводы Чуковского - не более чем акробатические трюки для развлечения жадной до зрелищ публики. Нередко уязвленные литераторы намекали на «неблагородное» происхождение критика, который роется в чужом белье, словно прачка.